Бескрайни саратовские степи. Куда ни кинешь взгляд – всюду холмы с редкими перелесками. Некуда спрятаться одинокому путнику от безжалостного солнца. Ни тени, ни ветерка, так необходимого в полуденный зной. И как здорово окунуться в про- хладные воды вдруг неизвестно каким образом возникшего на пути чистого родника. Чтит народ такие подарки природы, называя их по праву святыми.
Несёт свои воды, пересекая степные просторы, великая русская река Волга, и вливаются в её волны бесконечным потоком малые и большие источники, наполняя своей силой и святостью.
С давних пор служит людям прозрачностью и прохладой вот такой источник близ небольшой деревеньки с громким названием «Красный коммунар». До революции называлась та деревенька Святогорье, потому как расположилась она у подножья горы под названьем Святая. Говорят, часто люди видели на вершине горы красивый храм, который возникал в ясную, солнечную погоду, на мгновение засияв золотыми куполами и тихо растворяясь в дымке.
Тогда и поставили на вершине горы деревянный крест, но в один из православных праздников вышли местные комсомольцы на борьбу с «мракобесием», и остался на том месте невысокий пенёк, привлекая к себе верующих бабушек из окрестных деревень. А перед самой войной пасла местная бабка Матрёна свою бурёнку возле Святой горы и решила напоить скотину. Погнала бабка корову к ручью, что протекал, начинаясь у подножья горы. Но, не доходя до родника, встала родимая, как вкопанная, и сколько ни хлестала бабка её хворостиной, та ни с места.
Только тут заметила Матрёна над родником женщину, указывающую протянутой рукой на вершину горы. Оглянулась бабка, а на горе белокаменный монастырь, и народ к нему со всех сторон стекается, а тут и колокольный звон возник. Забыла бабка про свою коровку, опрометью кинулась в деревню, а там уж народ на улице – и до них дошёл колокольный звон. Судили-рядили сельчане и решили – неспроста видение было, и снова поставили на том же месте крест. Только водрузили они крест на горе, как примчалось партийное начальство из райцентра – кто-то уже доложил – выслужился. Начальство в крик – убрать в двадцать четыре часа, зачинщиков выявить и доложить. С тем и укатило. А на другой день – война, не до креста. Всю войну молились женщины на святом месте, проливая ручьи слёз за своих близких. У кого же после этого поднимется рука сносить святой крест. Так и остался он стоять на вершине горы, привлекая своей необычностью многочисленных паломников.
Каждому усталому путнику вольёт новые силы вода из родника под Святой горой. И имеет она необыкновенное свойство не портиться месяцами, не оставлять налёта в посуде, что подтверждает истинную чистоту источника. А как приятно окунуться после изнурительного зноя в ледяную купель прозрачного омута. Неистребимой бодростью обдаёт живая вода усталое тело. И вспоминается потом благостное чувство, оставшееся после купания. И тянет уставшую от забот и проблем душу к этим святым местам, связанным с самыми приятными воспоминаниями.
Вот она, дорога к Святой горе. Просёлок сворачивает к небольшому перелеску и внезапно упирается в неброский указатель, поставленный чьей-то заботливой рукой, указывающий на родник – «Живоносный источник». «Какое точное название», – мелькает мысль у прохожего, случайно попавшего в эти места. А там, в зарослях ивняка тропинка и снова указатель: «Купель».
Да, это было. И прохлада зарослей, и ледяная вода ручья, тишина и заброшенность. Давно это было. Чистый берег и небольшие мостки для удобства схода в глубину небольшого омуточка. И вдруг за поворотом возникает храм. Не видение ли это, о котором так часто говорили местные жители. Да какое там видение, небольшая церковь возвышается над прозрачной водой чистого родника, обрамлённого аккуратными плитами. Что это? Кто построил это простенькое, но такое возвышенное творение? Никаких излишеств, но какая благость, исходящая от радужного цвета. Это ли не символ возрождения Православия, это ли не Русь православная, восставшая из небытия.
Долго я расспрашивал знакомых, кто и зачем построил, а главное – задумал этот храм. И вот многоликая судьба протянула мне свою щедрую руку. Мне рассказали об авторе проекта и организаторе строительства храма. Его звали просто – Саша.
Я узнал о Саше от знакомых, часто видевших его возле храма. Он то подновлял кое-где облупившуюся краску, то задумчиво сидел возле источника, молча наблюдая за пришедшими к роднику или к храму паломниками. Друзья и знакомые уважали его за твёрдость характера и необычайную мягкость души. Никогда не рассказывал он о своей жизни, да никто и не беспокоил его расспросами. Обычно среди мужчин не принято копаться в чужих судьбах. Надо – сам расскажет. А не хочет – так на то его воля. Говорят, в компании Саша был самым весёлым собеседником. Сыпал анекдотами и прибаутками, но иногда надолго замолкал и, склонив седую голову, о чём-то задумывался. И тогда видно было, что годы невзгод и лишений наложили глубокий след на его лицо. Но через несколько минут лицо его озарялось почти детской улыбкой, и перед друзьями снова сидел веселый прежний парень.
Однажды так случилось, что пришлось мне побывать у него в гостях. А проще говоря, я напросился к нему. Небольшой домик с ухоженным палисадником скромно приютился на окраине посёлка. Во дворе тихо, и только шелест листвы старой груши нарушал покой и уединение. Я легонько постучал. Дверь открыл Саша.
Извинившись за назойливость, я немного порасспросил его о храме, о роднике и уже хотел уйти, но хозяин дома уговорил остаться на чай. Войдя в комнату, я увидел на стене портрет миловидной женщины. Женщина улыбалась в объектив, и чувствовалось, что позади фотографа кто-то стоит и веселит её, а она вот-вот брызнет раскатистым смехом. Саша вошёл следом, взглянул на меня, на портрет и улыбнулся:
– Моя жена, – коротко с теплотой в голосе бросил он и не спеша прошёл на кухню. Расспрашивать было неудобно, и я сел за стол. Саша вошёл с чайником, разлил крепко заваренный чай по фарфоровым чашкам, пододвинул сахарницу и вазу с печеньем, а сам, как бы отгородившись от собеседника, глубоко задумался. Размешивая сахар чайной ложкой, он чему-то улыбался. Я молчал. Саша поднял глаза и медленно заговорил. Видно, была у него необходимость высказаться. Бывает такой момент в жизни, когда душа требует, и тогда всё, что накопилось годами, выплёскивается наружу.
– Никогда бы не подумал, что может такое случиться, – без всякого предисловия начал Саша. – Сны снились. Иногда в одиночестве мерещилось Бог знает что. Но чтобы видеть наяву свою судьбу. Это уже слишком. А было ли всё это наяву? А может, это был сон? Тогда откуда? Из каких закоулков подсознания? И почему дальнейшие события развивались именно так, как было представлено в коротком видении?
Саша улыбнулся, устроился удобнее на стуле и, коротко вздохнув, задумался. Руки собеседника слегка вздрагивали, выдавая крайнюю степень волнения. Саша повёл широкими плечами и продолжил:
– Понимаешь, всю жизнь куда-то спешил, чего-то добивался. Казалось бы, достиг многого. А оглянулся – пустота. Как один миг. Вроде и не жил ещё. У меня ведь как было: крутишь-вертишь какой-то эпизод, со всех сторон обмозгуешь, с трудом выдашь решение, а интуиция криком кричит – нет, не то. Потом все удивляются – почему делаешь наоборот. Правильно это или нет – жизнь раскрутит. Бывает, так раскрутит, что диву даёшься – откуда что взялось. А было ли мне когда-нибудь легко? И вот выходит, что всё с большим трудом давалось. А всё почему? Да из-за моей настырности, что ли? Никогда не искал лёгкого пути. Когда учился – ниже четвёрки старался не получать. А это тоже, брат, хороших умственных затрат требует. Да и специальность выбрал не из лёгких – лётчик. На работе самые тяжёлые маршруты – мои. Другому невмоготу, а мне в радость. Наелся лётной жизни по самую макушку. Нервы ни к чёрту. Кино смотрю – герой плачет и я плачу. Помнишь, как у Шурика – птичку, говорит, жалко. Вот так и у меня.
Саша надолго замолчал, опустив седую голову. Задумчивый взгляд его был устремлён как будто в самое далёкое прошлое. Он оцепенел на несколько минут, и только подёргивание ресниц выдавало живую мысль.
– Вот многие думают, мол, прожил жизнь, теперь и отдохнуть можно. Пенсия в кармане. Живи для себя и радуйся. Большинство так и делают. Сядут на лавочку, костыль под мышку и только кости соседям перемывают. Год, два – и в ящик. Хорошо если в ящик, а то досидятся до горы болезней – и тяжкой обузой на родных. И клянут тяжёлую жизнь и трудное детство. А то озлобятся на весь свет, и ни себе житья, ни людям. Вот и брызжут желчью, как бешеные псы. Близко подходить опасно – того и гляди загрызут. Не приведи Бог с таким рядом жить. И вот тащит такой тип остаток жизни с трудом, уже и не ощущая ничего, а только огрызаясь на всех и вся. Чужое счастье для них, как красная тряпка. Вот и подумай, как тут сохранить и, возможно, скрыть от посторонних свои чувства не истраченные за многие годы? Да, брат, вот застигнет тебя любовь на закате жизни и закрутит так, что дышать не сможешь, а сердце, как тисками, сожмёт, так и не отпустит, будто тебе в вены горячий свинец налили. Сожмёшь иногда голову руками, и выть хочется – да за что мне такая судьба? И не понять, то ли я счастливый, то ли несчастный.
Саша замолчал и потянулся за чайником:
– Ты пей чай-то, а то я отвлекаю тут своими рассуждениями. Так и от своей судьбы, как ты ни крутись, не убежишь. Какие ухищрения ни придумывай, всё равно к единому итогу прикатишь. И вся твоя жизнь в единый комок втиснется, как будто и нет ни прошлого, ни будущего и ты сам перед собой, как голый на площади. И вся твоя душа трепещет, и силы есть, а ты с места сойти не можешь. Непонятно? То-то и оно, что я и сам иногда не понимаю ничего, но, видно, так Богу угодно.
Ну ладно, это всё лирика. Так вот, о жизни. Работал, не скрою, хорошо, и деньги, и награды, а вот личной жизни не было. То есть жил-то я припеваючи: сколько разных женщин пытались женить меня на себе, но как только до свадьбы дело доходит, как будто кто-то за горло хватает, нет – не твоё. Слёзы, упрёки и снова один. Так и вышел на пенсию, ни дома, ни семьи. Один как перст. С тем и уехал в деревню. Вот купил домик, прожил год – картины начал писать, говорят – талантливо, но я для себя пишу, душа просит. В городе сейчас моя выставка – может, увидишь.
Ну так вот, увидел я её на своей выставке, какая-то она необычная была, даже и не знаю, в чём это выражалось, глаза, что ли… Открытые какие-то, доверчивые. Познакомились. Марина... Ну, конечно, не одна. Сын у неё. Тоже Александром зовут. Встретились, как будто всю жизнь знали друг друга. Всё так просто получилось и само собой. Сынишка её мне родным стал, папой зовёт. Вот, кажется, и счастье пришло. Жить стали. У меня как второе дыхание открылось. Ухожу на этюды, душа поёт. Зачастил я на Святую гору – уж больно вид с неё открывается чудесный. Такая теплота по телу разливается и душа ввысь рвётся, что раскинул бы руки и взлетел.
Рисую однажды родник у подножья, а рука сама выводит храм на берегу, и слышу дыхание позади себя. Будто кто-то заглядывает через плечо. Оглянулся – никого. Свернул я рисунок и домой. Запрятал эскиз, никому не рассказал, как-то не по себе было – я ведь атеистом был, думал – сколько по небу летал, Бога не видел, значит и нет его. Дурак был, не знал тогда, что Бог не на небе, а в душе.
Как не может быть абсолютно безоблачного неба, так и в жизни не может всё гладко проходить. И нас зацепила чёрная полоса. Сынишка каждое лето проводил с пастухами. Нравилось ему – скачет на лошади, как ковбой. Вечером примчится домой голодный как волк, а радости столько, что на семерых хватит.
Вот так однажды умчался с утра пораньше на пастбище, а вечером конюх к нам пришёл. Смотрим, а он в руках сапожок сынишки держит. Марина в крик, я еле её успокоил и начал выспрашивать, что, мол, да как. А конюх и сам толком ничего не знает. Лошадь осёдланная на конюшню прибежала – вся взмыленная, а за стремя вот только сапожок зацеплен. Здесь и без слов понятно – случилось что-то ужасное. Взял я мотоцикл и поехал в степь. Ночь колесил, а под утро, уже возвращаясь, завернул на родник. Там и увидел сынишку. Боже мой. Даже сейчас страшно вспоминать. Возле самой воды лежит что-то окровавленное, грязное. Подскочил я к нему, подхватил на руки, и бегом в посёлок. Вот только неосознанно обратил внимание, что он был весь в шрамах с запёкшейся кровью, а лицо чистое. Как-то не вязалось оно с побитым телом.
Жена как чувствовала, на крыльце больницы встретила. Положили его в отдельную палату, жена с ним осталась. А ночью он пришёл в сознание и рассказал, что коня собака за ногу укусила, вот он и понёс с испугу. Нога у сынишки из стремени выскользнула, он не смог удержаться и слетел с седла. Конь ещё больше испугался и тащил его неизвестно сколько вниз головой, пока не сбросил возле родника. «Мама, – говорит, – я дважды в сознание приходил оттого, что женщина мне лицо обмывала». Марина и обмерла вся. Господи, да какая ещё может быть женщина? Никак сама Богородица взяла под защиту сына. Схватила меня за рукав и шепчет: «Быстро набери воды из источника – лечить сына будем». Врачи было засопротивлялись, но потом махнули рукой – всё равно не жилец на этом свете. Голова как яичная скорлупа – вся в трещинах. От таких травм ещё никто не выживал.
Принёс я воды – и начали мы лечить сына. Забрали домой и каждый день обмывали водой из источника. Марина не отходила от Сашки – молила Матушку-Заступницу. И случилось чудо. По-другому это и не назовёшь. Сын на поправку пошёл. Да не просто на поправку. Через три месяца даже шрамы исчезли. Врачи глазам не верили. Обследование подтвердило – все функции мозга восстановились, кости срослись, как будто никаких травм и не было. Вот так и поставили сына на ноги. Сейчас школу оканчивает, к экзаменам готовится. На медаль тянет. Такая память открылась – сходу всё запоминает, математичка не нарадуется. Говорит, на физмат надо поступать.
Однажды ночью Марина меня разбудила, глаза испуганные, руки дрожат. Говорит, Матушка-Богородица к ней приходила. Велела храм построить и показала, как он должен выглядеть. Что ты, говорю, какой храм, у нас и денег – две пенсии. Марина – в слёзы. Ничего не знаю – Матушка велела и всё. Тут я вспомнил про свой рисунок. Показываю – такой храм ты видела? Этот, говорит, где ты взял? Поняли мы, что надо что-то делать. Собрал я друзей – так мол и так. Вы всё знаете. Надо бы храм строить. Помогите, если можете. Что меня поразило – это с каким энтузиазмом взялись за строительство не только мои друзья, но и все знакомые. Да что там знакомые, весь посёлок выходил на стройку. Составили документацию, подсчитали стоимость работ и принялись за сбор денег и материалов. Помогали, кто чем может. Друг привёз кирпич, сосед пиломатериалы. Так с миру по нитке и набрали всё необходимое. Благочинный освятил место, и помаленьку начали строить. Вот за год и возвели небольшой храм, на радость людям и на угоду Богу. Думаю со временем разбить фруктовый сад. Посажу яблони, груши, вокруг ограды – виноград, беседки поставлю – пусть люди отдыхают.
Саша снова притих и к чему-то прислушался:
– Засиделись мы тут, кажется, сын из школы пришёл, кормить надо, а то от Марины влетит.
Хлопнула дверь, и вошёл молодой человек. Я невольно засмотрелся на мужскую красоту парня. Лицо выражало участие и доброжелательность. Скромно поздоровавшись, он молча прошёл на кухню. Пора было прощаться, и я, поблагодарив хозяина за гостеприимство, спросил:
– Говорят, людям тоже видение было – монастырь на Святой горе?
– Ну что же, со временем и монастырь будет. Нашего веку на строительство не хватит – сын продолжит. Как, Саня, продолжишь?
– Посмотрим, батя! – донёсся из кухни ломающийся басок.
На душе было спокойно. Я вышел на улицу и взглянул на Святую гору – в лучах солнца сверкали золотые купола церквей, сияли кресты на маковках и белоснежные стены монастыря возвышались над горой. А вокруг монастыря разрастался дивный сад. Я на мгновение закрыл глаза – видение исчезло, но радость на душе осталась.
Анатолий Цыганов
Фото предоставлено автором «Колокол Севера» » №1(84) январь 2019 г.
Цыганов Анатолий Фёдорович – родился 22 марта 1949 года в селе Сосновка Новосибирской области.
После завершения учёбы в Новосибирском геологоразведочном техникуме работал в Воркуте, в полевых партиях.
Прошёл путь от техника до начальника партии. Окончил УГТУ по специальности «Геофизика». С 1988 года живёт в Ухте.
Автор сборника рассказов «Шаман», книг «Сейсмари», «Время было такое», «Категория трудности».
Член Союза писателей России.
