Наверное, у каждого человека бывают встречи, которые запоминаются надолго, а то и на всю жизнь. Происходят они в разных ситуациях – в поезде, застольных посиделках. Немало таких встреч было у меня и в Великорецком крестном ходу. Одна из них – в селе Горохово.
Такой же, как и я, крестноходец стоял в очереди в купель, чтобы окунуться в освященную воду животворящего источника. Сначала перекинулись с ним несколькими ничего не значащими фразами. Разговорились.
Оказалось, участвовать в этом великом православной действе мы начали приблизительно в одно время, с разницей в год. Я первый раз пошел в 2004-м, мой собеседник Владимир – в 2005 году.
Как-то сразу перешли на «ты», поскольку были примерно одного возраста, он предложил после купели пройти с ним попить чайку, настоянного на травах. Я согласился.
Пришли к месту его стоянки, запалили небольшой костерок, скорее для настроения, чем для обогрева, хотя погода стояла прохладная, несмотря на то, что на дворе был июнь. Владимир достал из рюкзака кружки, наполнил их горячим травяным чаем. Я чувствовал, что ему необходимо выговориться, и не торопил собеседника.
Рассказ он начал следующей фразой: «Не могу скинуть с себя гнобящую ношу, не под силу уже она. Исповедовался не раз, и Великорецким крестным ходом десятый год иду, участвовал в крестном шествии к Пламенным младенцам и все равно не могу обрести покой, так и живу с непроходящим чувством страшной вины».
Времени у нас было достаточно, привал в Горохово предпоследний, перед конечной точкой нашего маршрута к реке Великой и длится он обычно три часа. В иные годы успевали и поспать, и просушиться, если погода позволяла.
Начал свой рассказ Владимир издалека: «Взросление моего сына пришлось на самый разгар так называемой перестройки. Для меня те времена не были тяжелыми, преподавание и спорт приносили, как ни странно, вполне приличный доход. Я как бы получал две зарплаты, одну в государственном учреждении, другую – от секционной работы.
Вел секцию восточных единоборств для разных групп – детей, взрослых, юношей. Причем оплата была официальной, через учрежденный комсомолом фонд молодежной инициативы. Они в то время множились по всей стране, как грибы после дождя. Выплачивая фонду определенную сумму, я безбедно существовал и содержал свою семью.
За повседневными заботами совсем забыл про сына, нет, я контролировал его учебу, давал деньги на карманные расходы, следил, чтобы одет был не хуже других, у него одним из первых в его классе появился компьютер, а вот духовного, душевного общения не было. Так, скажешь несколько дежурных фраз: «Как дела, как учеба?». И всё – на этом наши разговоры заканчивались. Что в голове у сына, какие у него идеалы, чем живет, меня это интересовало мало.
Первый звоночек прозвенел, когда ему исполнилось 16 лет, прямо со дня рождения он ушел гулять и вовремя не вернулся домой. Пришлось искать его всей семьей. Сережа пришел домой в третьем часу ночи и с порога заявил, что он теперь взрослый и нечего его контролировать. Разбор полетов я ему устроил, правда, до рукоприкладства дело не дошло.
Пробовали запирать его, однако когда он выпрыгнул с балкона нашей квартиры на близ стоящее дерево и слез по нему на землю, пришлось отказаться от этой идеи. Именно в тот момент я впервые ощутил свою беспомощность и страх за его жизнь.
Вскоре Сергей познакомился с девушкой, звали ее Аня, симпатичная, спокойная, рукодельница, она очень хорошо вязала. Часто приходила к нам домой, они запирались у сына в комнате и полдня просиживали там, чем занимались, неизвестно, мы старались молодых не тревожить. Девочка мне нравилась, и я думал, что годика через четыре они поженятся, где-нибудь курсе на третьем, четвертом института и создадут молодую семью.
У меня и в мыслях не было поговорить с сыном о предохранении, считал тему эту неудобной, предполагал, что просветит сына моя супруга. Правда, в те времена и ребята были уже подкованные в вопросах межполовых отношений.
Однако детство всегда заканчивается неожиданно, наступает пора, когда приходится отвечать за свои поступки. От жены я узнал, что подружка сына забеременела. Известие это встретил на удивление спокойно, мне Позднее раскаяние казалось, что это было логичным итогом их дружбы. Что будет дальше? На такие вопросы мой мозг в то время отвечать был не в состоянии, да и не хотел, уж слишком далеки от меня тогда были семейные проблемы.
Думалось, что все уладят женщины, в конце концов, это же они – матери, а то, что мы – отцы и имеем такое же право разрешать создавшуюся ситуацию – на тот момент таких мыслей в моей головушке не было.
Договорились встретиться с родителями девушки нашего сына. Что я тогда чувствовал? Неловкости и стыда за поступок Сергея точно не было. В голове засела одна мысль – доигрались детишки.
Разговор начали женщины, мама Ани сообщила, что их девочка беременна, в голосе ее не было возмущения, просто озвучила свершившееся событие. По поведению родителей девочки я видел, что мы им не противны и на Сережу они не сердятся. Ну, пошалили детки и вот случилось непредвиденное. В основном говорили женщины, мы с отцом Ани молчали, они сетовали на то, как молоды наши дети и как некстати эта ранняя беременность. Ведь у них всё еще впереди, им надо учиться, получить образование, состояться в профессии, а тут эта непредвиденная проблема. Ну зачем она, как же так, не убереглись».
Весь ужасный смысл происходящего до Володи дошел значительно позже, спустя десятилетия, когда он стал воцерковляться и понимать, что значит совершить аборт или принять в нем даже косвенное участие. В те времена прерывание беременности было обычным явлением среди советских женщин, в разговоре взрослых, общающихся между собой, частенько проскальзывало это слово, когда обсуждали ту или иную семью.
А тогда четверо взрослых людей за чашкой чая обсуждали судьбу их будущего внука или внучки и решили однозначно – ребенку не жить!
«Лишили мы себя, быть может, самого большого на земле счастья – счастья сопричастности к воспитанию внука. Почему-то я думаю, что обязательно родился бы мальчик, – отметил Володя, нервно сжимая в руках кружку и прихлебывая обжигающий губы напиток. – Мы решили судьбу ребенка своих детей, молоденьких и глупеньких, которые по любви и незнанию или неосторожности не смогли уберечь себя от зачатия. И теперь рассматривали это событие как несчастье, свалившееся на наши семьи! Нет, ты представляешь, – с горечью обратился он ко мне, – неужели мы, четверо взрослых самодостаточных людей с высшим образованием и приличными зарплатами, не смогли бы поднять свою кровинушку, вырастить ее даже с минимальным участием наших деток!
Какое бы это было счастье, но, увы, этого мы не понимали тогда, каждый был занят своими проектами, у каждого были свои планы на дальнейшее существование, и в этих планах не было того чудесного создания, которого мы единогласно приговорили к смерти, отправив под щипцы акушера. Как жить дальше с этим – не представляю и никогда не прощу себе этот подлый, малодушный эгоизм, корю себя, что не стукнул тогда кулаком по столу, не закричал, не заревел – что вы творите, вы же убиваете свою кровиночку, а значит и себя, и свое будущее, и будущее наших детей! Ведь зачатый в любви младенец всё чувствует и умоляет оставить ему жизнь, позволить появиться на свет, в котором он будет так любить своих папу и маму, и бабушек, и дедушек.
Расплата пришла позднее, но она настигла каждого из нас, тех, кто выступил в роли судей и косвенных палачей ребенка. В день аборта мой сын сильно подвернул ногу, вскрикнув от страшной боли, он через секунду сказал мне:
– Папа, а ведь такую же боль сегодня испытала и Аня, когда у неё изымали нашего ребенка.
Что я мог ему ответить, соучастник подлого, безжалостного убийства».
После небольшой паузы, словно собравшись с мыслями, Владимир продолжил исповедь: «Вскоре после нашей встречи все посыпалось, как карточный домик. Внезапно умирает отец Ани, практически сразу после аборта перестают дружить наши дети, вскоре из семьи ухожу я.
Так, не сумев сохранить третью, вновь нарождающуюся ячейку общества, мы уничтожили две своих. С сыном теперь общался эпизодически, преимущественно по телефону. Его мать порой звонила мне, жалуясь на поведение Сергея, на то, что стал совсем неуправляемым, постоянно приходит домой сильно выпившим. Я больше отмалчивался, поскольку уже давно исчерпал все меры воздействия на своего теперь уже взрослого ребенка.
А сын словно сорвался с катушек, стал пить, принимать наркотики, курить травку и делать это все сразу, словно тоже хотел уйти в мир иной вслед за своим нерожденным ребенком. Тогда я не понимал причины его необузданных поступков, это теперь осознаю, что так Господь вразумлял и нас, и его за свершенный смертный грех, за который мы заплатили и платим дорогой ценой. И который вот уже второе десятилетие я стараюсь вымолить у Всевышнего, чтобы сохранил мне сына».
От друзей Владимир слышал про существование Великорецкого крестного хода, товарищи давно звали принять в нем участие, говоря, что Никола угодник помогает во всем. До поры до времени он отнекивался, ссылаясь на занятость, и вот когда уже совсем приспичило, когда почувствовал, что еще немного и наследника у него не будет совсем, решился принять участие в этом православном действе. Шел туда совершенно невоцерковленным человеком, не знавшим ни одной молитвы, более того, скептически настроенным, не верящим в целительную силу покаянного слова.
«Первый поход, на удивление, дался очень легко, – продолжил мой собеседник свой рассказ – Николай угодник словно нес меня на своих руках. Усталости практически не испытывал ни на одном из длительных переходов, настолько был переполнен ранее неизведанными чувствами.
Придя из первого своего похода, ожидал каких-то революционных изменений в моей жизни и жизни моего ребенка. Увы, сын как пил, так и продолжал упиваться «зеленым змием». Прошли долгие пять лет, прежде чем я вдруг стал замечать какие-то еще непонятные мне изменения в поведении Сергея, он становился более адекватным и умеренным в своих пагубных пристрастиях.
И все эти годы на душе у меня висела гнобящая ноша – вина за убийство внука, и хотя умом я понимал, что не все так очевидно, однако поблажек себе не делал, выставляя себя чуть ли не главным виновником свершившегося преступления».
Немного отпустило Володю только после совместного с сыном крестного хода на реку Великую. Это был самый замечательный крестный ход, из тех многих, в которых он участвовал. Каждый день этого пешего странствия они шли вместе с сыном, который как-то вдруг повзрослел, немного осунулся от нелегких переходов, но мужественно преодолевал длинные километры крестного хода.
Изменился ли сын? Оставил наркотики, на работе на хорошем счету, но с вредными привычками бороться трудно.
А Владимир вот уже 15 лет участвует в великом православном действе. Не всегда удается пройти его до конца, однако на Великую приезжает всегда, чтобы встретиться с друзьями, помолиться и поклониться чудодейственному образу Николая Чудотворца.
Николай Лудников
Фото «Елицы медиа»