Весь день падал тяжелый, липкий снег, но к вечеру стало заметно холоднее, и снежинки полетели невесомые, стройные и очень правильные, словно там, на небе, кто-то аккуратно штамповал их одну за одной. Стоя на углу пустынной сельской улицы, он судорожно докурил последнюю сигарету и с отвращением отбросил пачку куда-то за сугробы. На миг ему стало совестно, раньше он никогда бы так не поступил, даже захотелось найти ее и донести до мусорного ящика, но он сам себя остановил. «Теперь уже безразлично!» – вслух сказал Николай и, подняв воротник заношенного тулупа, торопливо, словно боясь опоздать или передумать, пошел по улице.
Дорога спускалась под гору к реке, и когда где-то вдалеке, урча и увязая в глубоких колеях, проревел трактор, Колька остановился и прислушался. «Нет, не сюда!» – с облегчением выдохнул он через пару минут и направился дальше. По мере того как он шел вниз, домов по обеим сторонам улицы становилось все меньше и меньше, а редкие, встречающиеся здесь, стояли за плотными заборами высоко на откосах. Раньше Николая раздражало и вызывало неприятные ощущения безлюдье этого края села, и он старался реже бывать здесь, но сейчас давно не использующийся, редко кем-либо посещаемый, полуразрушенный, старый мост – это было то, что необходимо.
Подумав о том, что никто его не потревожит в столь поздний час, Николай злорадно улыбнулся и произнес сам себе, словно убеждая: «Ну и пусть! Пропадай все пропадом!». Спускающаяся к реке улица сделала резкий поворот, и Коля вдруг с ужасом почувствовал, что ещё пару мгновений, и он больше никогда не увидит поселка, не сможет пойти в лес за грибами и поехать с друзьями в летний поход, он больше не прочтет ни одной книги и вообще никогда уже ничего не будет! Это «никогда», до того не возникавшее в его воображении, вдруг обожгло всё изнутри леденящей волной ужаса, но, сделав над собой усилие, он решительно мотнул головой – нет, задумал, значит надо выполнять!
А что его, собственно, ждет на этой земле? Что к ней привязывает? Да ничего! Единственная горячо любимая женщина – жена, с которой он прожил вместе десять лет, ушла от него, обозвав недотепой и сказав на прощание, что никому никогда в жизни такой динозавр будет не нужен. С работой не ладилось, после развода её пришлось сменить, потому что с женой они трудились в одной организации, и как только расстались, каждый считал своим долгом спросить, что случилось.
На новой работе было совсем неинтересно, ездить приходилось ещё дальше, и потом целый день просиживать, совершенно не понимая, зачем он сюда явился. А вокруг кипела жизнь – люди двигали стулья, курили, пили чай, обсуждали последние новости политики и шоу-бизнеса, влюблялись и ревновали, и так проходили целые дни, и Николай, привыкший выполнять научные задачи, чувствовал себя не в своей тарелке. Пару раз он попытался обратиться к руководителю отдела, но тот так и не понял, что не устраивает нового специалиста, а когда дверь за Колькой закрылась, обернувшись к секретарше, выразительно повертел пальцем у виска.
Николай шагал по улице и вспоминал, как он уговаривал жену не делать последний аборт. Он даже на коленях перед ней стоял, загородив собою дверь, но она оттолкнула мужа и ушла, на прощание обозвав идиотом. Они были такие разные с женой! Она любила веселые компании, заграничные поездки и рестораны, а Коля ещё мальчишкой, живя у незамужней тетки – сестры его рано ушедшей из жизни матери, всей душой тянулся к семейному уюту и теплу. С тайной завистью он наблюдал, как по праздникам за огромным накрытым столом собиралась вся семья его друга-одноклассника, как отец играл на баяне, а все ему подпевали. Кольку часто приглашали в дом к другу, но он шел не всегда – мешала застенчивость, нелюдимость, да и чувствовал он себя там бедным родственником, взятым на пир из милости. Оставаясь один, в любое время года, парень любил бродить по лесу, и там где его уже точно никто не мог увидеть и услышать, давал волю своему воображению. Он часто сочинял истории вслух и рассказывал их сам себе. Все его герои обязательно имели семью, много детей, и уже этим были счастливы.
Когда Николай добрался до моста, снегопад стал реже, но задул сильный ветер, и колючие снежинки, врезаясь в кожу, больно щипали лицо и руки. Мост был полуразрушен, и во многих местах темнели рваные прорехи. Колька поднялся на середину моста и, перегнувшись через перила, глянул на единственную глубокую полынью с острыми краями.
«Ну, вот, сейчас разденусь, спрыгну, и поминай как звали! К утру её окончательно льдом затянет, концов не найдут! И ведь молился, – горячо прошептал парень, – в церковь ходил каждый день, умолял Бога, у Николая Чудотворца выпрашивал, чтобы Верка нашего ребеночка жить оставила! Не помогли! Никто не помог! Потому что нет никого!».
– Слышь, Ты! – его голос прозвучал в ночи так громко, что Николай сам вздрогнул, но всё же продолжил, обращаясь к небу. – Может, и нет Тебя, а? Может, всё это сказки? Может, и права была Верка – дурачат нас? А если есть, то чего же Ты мне не помог. Ведь молился, так крепко молился. Просил… А… Да, что там… Решено! Нет пути назад!
Резким движением Николай расстегнул молнию куртки, потом стащил с головы шапку и бросил рядом на снег. «Бомжи подберут!» – подумал он и вздрогнул, услышав рядом с собой чистый детский голос.
– Дяденька, вы что, купаться собрались? – спросила девочка, и Николай, не веря своим ушам, медленно обернулся, чтобы посмотреть на неё.
– Так вода холодная. Нельзя! Простуди- тесь! — уверенно произнесла малышка, и, подняв только что брошенную Николаем куртку, протянула её хозяину.
Несколько мгновений оба они молчали. За это время Николай успел заметить, что девочка как-то странно одета. «Словно с чужого плеча», – подумал он, а вслух нерешительно произнес:
– А ты откуда здесь в такое время? Ведь поздно уже.
– Оттуда, – девочка неопределенно махнула рукой в сторону леса на противоположном берегу реки, а потом пояснила: – Я из деревни Покровка. Знаете такую?
– Покровка? – Николай глянул на ребенка с изумлением. — Это же очень далеко. Километров пятнадцать отсюда будет, дальний край района. Что-то ты путаешь. Оттуда зимой никак невозможно дойти в одиночку даже взрослому человеку.
– А я и не одна шла, – спокойно сказала малышка. – Меня дедушка провожал почти всю дорогу.
– Какой дедушка?
– Да вон тот, что у изгородки сейчас стоит и на нас смотрит!
Николай резко обернулся в одну, потом в другую сторону, огляделся вокруг, но как ни пытался, так никого и не заметил. Было холодно и пусто. Он поежился, и девочка тут же подала ему куртку, потом заботливо подняла шапку, отряхнула её, как взрослая, и сказала слабым, мягким голоском:
– На, надень, простудишься! Дедушка мне всю дорогу говорил, что за тобой глаз да глаз нужен.
И тут у Николая мелькнула одна догадка. Он нагнулся и потрогал лоб девочки. «Так и есть, очень горячий», – подумал про себя парень, а вслух сказал:
– Да ты никак бредишь? Температура у тебя.
Девочка ничего не ответила, но низко опустила глаза и прислонилась к перилам моста.
Одним движением Николай схватил свою куртку, завернул в неё ребенка и, подняв на руки, стал быстро подниматься вверх. Подальше от злосчастной полыньи, которая все ещё чернела перед его глазами засасывающей страшной воронкой. Он плохо помнил, как добрался до дома, и очнулся только тогда, когда маленькая гостья, лежа на кровати под теплым одеялом, вдруг открыла свои голубые глаза и радостно, как ни в чем не бывало, произнесла:
– А меня Маришей зовут. Спокойной ночи, папа!
Николай, пытавшийся в этот момент растопить печь, от неожиданности чуть не выронил полено на голову вертевшегося некстати под ногами кота.
– Что? Что ты сказала? – спросил он оторопев, но девочка уже крепко спала, бережно прижав к себе плюшевого медвежонка, брошенного в доме Колькиной женой за ненадобностью. Николай глянул на игрушку и вспомнил, что это был его подарок Вере в один из счастливых первых месяцев их совместной жизни.
На следующий день выяснилось, что у девочки, действительно, никого нет, что она и в правду проживала раннее в деревне Покровка вместе со старой бабушкой, и когда та перешла в мир иной, Мариша осталась совсем одна. В деревне, сплошь состоявшей из одиноких стариков, взять к себе её было некому, но когда за девочкой приехали из детского приемника-распределителя, выяснилось, что в доме её нет. Поскольку следы от дома по свежему снегу уводили в лес, то спешно были объявлены поиски, не приведшие ни к каким результатам. С момента таинственного исчезновения Мариши из деревни до её встречи с Николаем на другом берегу реки прошло больше недели, и местные власти уже были готовы записать девочку в печальный список погибших.
– Как же ты дошла? – допытывалась у малышки худощавая, измученная женщина в милицейской форме. – Ведь столько дней одна в лесу. Нет, это немыслимо!
– Я же вам говорю, – Мариша улыбалась, для верности, не забыв обхватить за шею своего нового отца. – Меня дедушка вел, и ночевали мы в его домике. У него в лесу много домиков!
– Э… – женщина махнула рукой и раздраженно спросила у Николая. – Так вы будете оформлять документы, или мне забирать её?
Николай почувствовал, как девочка вся напряглась, и торопливо ответил:
– Конечно! Конечно, буду! Я её теперь никому не отдам!
– Слышали? – весело выкрикнула девочка, и глаза её наполнились благодарными слезами.
Перед Рождеством Николай, наконец, решил исповедоваться… Уж больно тяжело было рассказывать батюшке о своих планах в тот поздний зимний вечер, и потому он всё оттягивал, чувствуя, как от страшного греха нестерпимо болит душа… Когда перед походом в церковь новый отец решил поговорить с Маришей о Боге, выяснилось, что она крещена и многое хорошо знает.
– Мы с бабушкой уже давно в церковь не ходили. Далеко, сил у неё совсем не было, зато дома она постоянно молилась, и я вместе с ней, – сообщила Николаю девочка и чуть погодя, уже по дороге к храму, добавила:
– А когда я к дедушке в лес попала, так он мне много всякого и показывал, и рассказывал. В каждой избушке у него иконы висят красивые…
– Да уж полно фантазировать-то, Мариша! – улыбнулся Николай. – Ты, пожалуйста, только батюшке свои истории не рассказывай! Вот выучу тебя писать, и начнем их с тобой записывать…
– Я не вру! – обиженно произнесла девочка.
Они вошли в гулкий, ещё прохладный с утра храм, и остановились перед центральной иконой. Николай поднял девочку, дал ей приложиться к образу, а потом приложился сам, и пока он это делал, Мариша вдруг рванула куда-то в сторону и побежала по храму.
— Вот он! Вот он, тот дедушка! Вот это он! Папа, папа, гляди! – шептала девочка подоспевшему Николаю, а по её щекам неудержимо катились слезы.
Несколько мгновений Николай пристально смотрел на большую икону святителя Николая Чудотворца, висевшую в тяжелом кивоте, в правом пределе храма, потом упав на колени перед Великим святым, спасшем сразу две жизни, зашептал слова раскаяния и благодарности. Он долго плакал, а рядом с ним, обхватив его за плечи детскими тонкими ручками, стояла его маленькая дочь и, гладя мужчину по голове, шептала:
– Папочка, успокойся! Милый, успокойся! Он мне сказал ещё в лесу, что тебя спасать надо! Дедушка всех любит и за всех Бога просит!
Эта история была записана местным батюшкой и теперь передается из уст в уста для укрепления веры и любви.
Екатерина Юдкевич
Фото Николая Лудникова